АВТОРСКИЕ СТИХИ

СКАЗКА ЦАРЕВНА ЛЯГУШКА

К вам сказка постучала. Ей двери распахните,
А с нею чудеса в свой терем запустите.
 

Она, как светлый праздник наивна и добра,
И мудрыми уроками для молодцев щедра.
 

Жил где-то в тридевятом царстве на Руси,
Царь вдовый, одинокий и с тремя детьми.
 

Их матушка – царица красавица была,
Одних только мальчишек супругу родила.
 

Егор и Прохор выросли и в теремах своих,
Живут там холостые, смущая остальных.
 

Но только так не принято у праведных людей,
В дому жена должна быть и семеро детей.

Царь долго ожидал тот день, когда сыны,
Невест нашли бы сами, чтоб скрасить жизни дни.
 

Но только годы шли, а выбор не случился,
И царь на старших братьев не в шутку рассердился:
 

“Да в жизни я не видел такого поведенья
И наперед известны все ваши возраженья!
 

Не мною, а творцом, так определено,
Что счастье у людей на два разделено.
 

И вам давно пора найти себе жену,
Не так уж это сложно – не пять ведь, а одну!”
 

Тут Прохор глухо молвит: “Я сам хочу жениться!
Да вот не отыскалась красавица-девица

Чтоб мне была по сердцу, по нраву моему,
Ну а без чувств восторженных она мне не к чему”.
 

Егор о том же вторит: “Ах, батюшка отец,
Абы кого не хочется вести нам под венец!
 

И я в мечтах о суженой уже который год,
Ну всем жена находиться, а мне все не везет!”
 

Тут топнул царь ногой: “Не нравится никто?!
Да вы так не совьете семейное гнездо!
 

Все ищите какой-то образ неземной,
А жить то вам придется, не с образом, с женой!
 

Ведь так и не дождавшись внучков почила мать
И недосуг мне больше резоны обсуждать:

Та – сажей мажет брови, как будто не отмыть.
Та – как доска худая, что нечем нам кормить?
 

У этой до обеда, коса не сплетена…
Такая ох и вправду невеста не нужна.
 

То хмурая, то дурочка, то на глаза хвора,
То толстая, то вздорная, то чересчур хитра.
 

Ну нет в дому хозяйки, души у дома нет…
Да как вы не устали, так жить до этих лет!
 

Сейчас же перед Богом мне дети поклянитесь,
Что вы моей отцовской воле покоритесь,
 

И завтра в чистом поле с утра, пока роса,
Вы изберете сторону, перевязав глаза,

Натянете у лука тугого тетиву,
И каждый пустит в небо всего одну стрелу.
 

Так вот, на двор куда та стрелка упадет,
Поедет тотчас каждый и деву привезет.
 

Красавица та будет вам Богом суждена
И в радости, и в горе любимая жена”.
 

Тут Ваня младший сын растерянно спросил:
“Отец, а мне жениться ведь срок не наступил?
 

И я хотел бы, батюшка, немного обождать
И сам жену-зазнобушку по сердцу поискать”.
 

Но непреклонен царь: “Хоть срок и не припек
Но все же и тебя я поженю сынок.

Ведь сколько б не искал, а в выборе решенья
Всегда, поверь мне на слово, останутся сомненья.
 

По новой нам придется обратиться к Богу
Так пусть уж лучше вра?з укажет все?м дорогу!”
 

Что ж делать и царевичи отцу зарок давали,
Крестились да святую икону целовали.
 

И вот уже на завтра, проснувшись поутру,
С волненьем в руки взяли зату?плену стрелу,
 

И, завязав глаза повязкой, да узлом,
Три раза обернувшись вокруг себя кругом,
 

Потуже с нетерпеньем луки натянули,
И в небо словно птицы стрелки упорхнули.

Конечно, старшим братьям больше повезло,
Их стрелы полетели на ближнее село.
 

И вот царевич Прохор сыскал боярский двор,
В купеческий со сватами уж шествует Егор.
 

В деревне суета, все кверху дном встает,
Не часто царский сын к ним свататься идет.
 

А Ванечка и раньше слыл, как невезучий,
Он то ли лук свой добрый натянул покруче,
 

А может просто слишком высоко поднял,
Но только свою стрелку из вида потерял.
 

Отец ему сказал: “Ну что ты, в самом деле?
Зачем же ты, Ванюша, в лес непролазный целил?

В той стороне одни болота да тайга,
И из девиц живет там одна баба Яга.
 

Пусть стрелочка лежит в каких-нибудь кустах,
Лишь только б не в избушке на курьиных ногах.
 

Да не дай Бог ее найдет сама Яга,
Никто не сладит с нею, ведь та еще Карга.
 

А если же стрела лежит где-то одна,
Тебе, сынок, пока жениться не судьба”.
 

Иван пошел грустя тропой, что намечалась,
Сначала по пути дичь всякая встречалась,
 

Потом уже пошли корявые деревья,
То топь, то мочижины, колючки, кочки, пенья,

Он заплутал и вздумал уже назад идти,
А тут избушка вдруг возникла на пути.
 

Стоит она на мшистых и вросших в землю пнях,
Как будто бы и в правду на ку?рьиных ногах.
 

А в ней с клюкой и вороном скучает у окна,
Конечно, кто ж еще, сама баба Яга.
 

Иван пред нею извинился,
За беспокойство повинился.
 

– Прости, бабулечка Яга,
Твои нарушил берега,
 

Тебя присутствием смутил,
Наверно сильно наследил.

– Ты кто таков, зачем пришел, откуда?
Пытаешь счастья или ищешь чуда?
 

Что нужно, чем могу, я, так сказать, служить?
Не принято ко мне так просто приходить!
 

Идут сюда за травами когда разнылся зуб,
Да жены за кореньями когда супруг их скуп.
 

Могу унять тоску и горькие стенанья,
Я лучше всех врачую сердечные страданья,
 

И ты, наверно, ищешь спасительный лопух,
Рассказывай давай, я обратилась в слух.
 

– Иван я – царский сын, да просто невезучий,
Сюда, Яга, привел меня несчастный случай.

Я честно расскажу тебе, как на духу,
Как царь-отец велел мне выпустить стрелу,
 

Чтоб я с того двора куда она упала,
Взял девицу себе, чтоб суженною стала.
 

А я как-то неловко руку отпустил,
И в лес ее нечаянно дремучий запустил.
 

И вот теперь ищу, куда она упала,
Ты, бабушка, той стрелки случайно не видала?
 

– Вот сра?зу интересно, смотри-ка невезучий?!
Да что ты понимаешь про несчастный случай!
 

А мне богатый опыт на это говорит,
Гостям моим судьба всегда благоволит!

И не с такой бедою справлялась, и не раз,
Так что тебе, страдалец, я помогу сейчас.
 

Ведь отыскать стрелу в лесу иль на лугу,
Да это, как иголку в огромнейшем стогу!
 

За то, что ты любезен со мною и учтив,
Иди и поищи промеж густых крапив,
 

Клубочек разноцветный. Он хоть и суетной,
Но путь к стреле укажет, ему, чай, не впервой.
 

Теперь ступай за ним, мой сизый голубочек,
Желаю на пути ни ям тебе, ни кочек.
 

Полдня он за клубком ходил,
Проголодался, загрустил,

От всех тропинок удалился,
В глухом болоте очутился.
 

И видит, что лежит стрела,
Ее лягушечка нашла,
 

Вокруг какое-то свеченье
И он в полнейшем изумленье,
 

Вдруг слышит в тишине лесной
Какой-то голос неземной.
 

Иван остолбенел: “Вот это чудеса!
Я что, в лесном болоте слышу голоса?
 

А может здесь в тиши мой разум помутился,
А может я уснул, и голос мне приснился?”.

Лягушка поняла, что молодца пугает,
Подпрыгнула к нему и тихо объясняет:
 

“Да все в порядке, Ваня, с твоею с головой,
И голос наяву сейчас ты слышишь мой.
 

Уж почитай три года тебя в болоте жду,
И не стрелу нашел ты, а свою судьбу.
 

Не удивляйся, Ваня, что про зарок я знаю,
Ведь я хоть и лягушка, да все же не простая.
 

И сколько б ни искал ты, и в любом пруду,
Как не крути, но нету таких как я в роду.
 

Все будет хорошо, ты лишь доверься мне.
Ну а сейчас неси – показывай родне.

Сади меня, Ванюша, себе ты на плечо,
А то боюсь за пазухой мне будет горячо”.
 

Она с ним проболтала весь обратный путь,
А он уж за клубком плетется как-нибудь…
 

Но по пути царевич не престает дивиться:
“Да как же на лягушке я могу жениться?
 

Не спорю, говорить с ней очень интересно,
А как она для хлеба сама замесит тесто?
 

Как будет ткать холсты, а как их вышивать?
А как же я лягушку буду целовать?!
 

И хорошо ли это, что она все знает?
Сидит, поди, сейчас и мысль мою читает”.

Идет Иван молчит, не проронил ни слова,
И вот он у избушки оказался снова.
 

Пред ним стоит Яга в платочке да с узором,
С кокетством напускным в него стреляет взором.
 

– Ты что опять пришел ко мне,
Обеспокоенный вдвойне?
 

Пойми, твоя же невезучесть,
Случиться может мне на участь.
 

Еще на кочку наступлю,
Костыль, иль ногу обломлю!
 

– Прости, бабулечка Яга,
Что я опять пришел сюда,

Совет хочу я испросить:
С лягушкой разве можно жить?
 

В болоте со стрелой нашел,
До дому нес, к тебе зашел.
 

Стыжусь идти с ней до людей
Не вижу никаких путей.
 

Измучился сомненьями, а она велит.
– Постой она с тобою, что ли говорит?
 

– Вот именно, да ладно так и о зароке знает.
Я даже опасаюсь, что мысль мою читает.
 

– Постой-ка, посади в тенек пока лягушку.
А я один секрет шепну тебе на ушко.

Ты думаешь, милок, так ча?сто получается –
Лягушки говорящие, среди болот встречаются?
 

Ну надо полагать, что эта – не простая,
Не че попало же плетет, вон мудрая какая!
 

Так вот: как в том пруду вода была прозрачна –
Она у всех лягушек царевна однозначно!
 

А ты все носом крутишь, каприз какой пошел,
Да ты же только третий, в строю на ваш престол!
 

Что с нею приключилось, не знаю и не надо,
Итак уж плохо сплю, не сон, одна досада.
 

– Да, я ж себе не цену, бабуля, набиваю,
Возможно ль так в природе тебя я вопрошаю?

– Счас как тебя огрею клюкою по хребте!
Смотри-ка он не видит прям выхода ни где!
 

Да я тут почитай сто лет одна сижу!
Какие я по твоему пути здесь нахожу?
 

Иди и исполняй пред Богом свой зарок,
А то и от него получишь ты урок.
 

Да на руках неси, пусть в шапочке сидит,
А то же словно беркут с плеча на всех глядит!
 

– Что ж прощевай, бабулечка, за все благодарю,
Понес свою зеленую показывать царю.
 

– Давай уже, ступай и пусть эта дорога
Ведет тебя прямехонько до отчего порога.

По той тропе, которую старуха указала,
Он из трущобы леса выбрался сначала,
 

Потом места ему знакомые пошли,
И вот уже столица виднеется вдали.
 

А в ней весь русский люд приходит в оживленье.
Еще бы! Ведь ко свадьбе идут приготовленья.
 

На площади столпились, всем надо подивиться,
Как сразу три царевича надумали жениться.
 

Вот только что прошли старши?е сыновья,
А сними их невесты, бояре да князья.
 

Девицы разодеты ну просто в пух и прах:
Все бархат да парча и шея в жемчугах.

Невеста, что у Прохора – Агафья – хороша,
Народу показалась, однако, что тоща.
 

Она высокомерно носик задирала,
И льстиво с жениха пылиночки сдувала.
 

Прикрикнула на слуг, что шлейф ее несли,
И люди ее сразу Злюкой нарекли.
 

Избранница Егора с именем Матрена,
Была крепка собою, была така ядрена,
 

А рядом с ней на зависть всех ее подруг,
Приданного стоял огромнейший сундук.
 

Она его руками обхватила крепко,
Толпа ее Жадюкой окрестила метко.

Царевич, каждый со своей, к крыльцу дворца шагает,
И гордость за избранниц им плечи расправляет.
 

С невестами два брата прошли и посему,
Все ожидают видеть Ванюшину судьбу.
 

А тут уж он и сам по площади идет,
Лягушечку свою на шапочке несет.
 

А у толпы народной остры языки,
Для смеха завсегда найдутся шутники,
 

Вот крикнул ему кто-то: “Послушай, как жена,
Она наверно будет немного холодна”.
 

Другой втори?т за ним: “Да бросьте вы, да ладно!
Не холодна, а скажем немножечко прохладна”.

А третий восклицает: “Да у тебя отныне,
Ни мух, ни комаров, не будет и в помине!”
 

И тут же новый смех откуда-то раздался:
“С лягушкой он похоже, еще не целовался,
 

Иван, будь начеку, ведь от такой малявки,
Придут к тебе, возможно, большие бородавки!”
 

А кто за Ваню искренне в тот час переживал,
Промеж себя на ушко тихонечко шептал:
 

“Ему б еще искать любимую подружку,
Зачем же в жены брать болотную лягушку?
 

Красавец-то какой! Что не нашлось девицы?
Вон сколько нынче их, потупили ресницы”.

Три пары молодых перед дворцом стояли,
Они благословений отцовских ожидали.
 

Вот Прохор свою суженную людям предъявил,
Родитель пару крестным знаменьем осенил.
 

Затем этот обряд торжественнопростой,
Проводит он повторно с Егоровой четой.
 

А как увидел Ваню, так тут же произнес:
“За чертом ты квакушку к нам во дворец принес?
 

Тебя послал я вроде за будущей женой,
А с этой даже борщ и то будет пустой.
 

Вообще-то не во Франции, Ванечка, живем,
И без твоей лягушки, мы что поесть найдем”.

Тут вдруг в палате голос чей-то прозвучал,
Царь вкруг себя глазами нервно завращал.
 

Он вдруг решил, что больше не дружит с головой,
Поскольку голос этот был женский и чужой:
 

“Да не пугайся, батюшка Руси великий царь,
Ты в нашей стороне по праву государь,
 

При всех сейчас прошу я твоего вниманья,
Законно рассмотри лягушки притязанья.
 

Смотри, вот у меня Иванушки стрела,
В болоте я сегодня сама ее нашла,
 

В зароке вашем сказано, раз так стрела легла,
Так замуж за царевича я и идти должна.

Надеюсь с Богом спорить, не станешь, царь-отец,
И я сейчас же с Ваней отправлюсь под венец”.
 

Дослушал царь лягушку, минутку помолчал,
Он просто разговорчивой такой не ожидал:
 

“Вот это заявление, сынок, ну нету слов
Таких, чтоб оценить я смог бы твой улов.
 

Гляди теперь, любуйся на братавьевых жен,
А ты же, как обычно, у нас опять смешон.
 

Да как так получается, не может быть случайно,
Наверно, это делаешь ты просто специально!
 

Давайте выдвигаться в церковь к алтарю,
На свадьбу всем по городу я от себя дарю! –

А свите молвил тихо, – Ни че, года идут,
Лягушки, как и жабы долго не живут.
 

А он у нас, смотрите, совсем еще юнец,
Лет через пять, ну может шесть, окажется вдовец”.
 

Пир на весь мир всем царством отыграли,
Всем было весело, лишь Ваня был в печали.
 

Проснулся утром рано царь-батюшка-отец,
Ну стар, ему не спится, и опустел дворец.
 

По залам он без дела ходить не пожелал,
С рассветом за сынами посыльного послал:
 

“Не то, что бы я вредничал, но мне надо понять,
Какое дело снохам могу я доверять.

Умения какие у каждой в багаже?
Чему придется их учить, хоть взрослые уже?
 

Ведь на виду они теперь и с них особый спрос,
Поэтому и проверять я буду их всерьез.
 

Пойду смотреть какие хозяйки во двору?,
Пускай свои хоромы поприберут к утру.
 

Да чтоб все сами делали, а то, как мне понять,
Какую из них больше любить и уважать?”
 

Иван стоит и медлит, осмелился сказать:
– А как моя зеленая должна их убирать?!
 

Ну что ждать от лягушки, мне это не понятно?
Такое отношенье к супруге неприятно.

– А что тут непонятно, с этого мгновенья,
Ни для какой невестки нету исключенья.
 

Сама на то решилась – теперь она жена,
А значит и обязанности выполнять должна.
 

А то сидит, такая, из шапки не видать,
Меня – царя седого – берется поучать!”
 

Царевичи старши?е нашли любимых жен,
Агафья и Матрена спать завалились днем.
 

Задание послушали и сильно удивились,
Они, считай, до этого, ни разу не трудились.
 

В глазах сверкнули искры, но злятся втихаря,
А вот и не ослушаешься батюшки царя.

Все братья во дворце остались до утра,
Чтоб не мешать супругам мести их терема.
 

Мужья лишь за порог, Агафья – забавляться:
“Как Ванина лягушка-то будет управляться,
 

Хоромы у Ивана богаты, велики,
Убрать не так-то просто их даже в две руки.
 

И ей такое дело ни в жизнь не одолеть,
К обеду уже завтра в болоте будет петь”.
 

Матрена подбоченясь топнула ногой:
“Да мы с утра сразим всех просто чистотой!
 

А эта пусть позорится, не будет задаваться,
Ни кто вместо нее не будет убираться”.

Агафья отнесла на улицу дорожки
И стала поливать водой свои окошки.
 

Потом еще ведро льет в горницу с размаха,
Глядит в свои хоромы с восторгом и без страха.
 

Потом все эти лужи пытаясь собирать,
Взялась их по щеля?м меж досок разгонять.
 

Запнувшись о метлу, ударилась в косяк
И вот под правым глазом наметился синяк.
 

Кладовку прибирая, устроила хламушку,
А битую посуду припрятала в кадушку.
 

Матрена мыть не стала, решила подметать,
Пылищу с половичек всю в воздух подымать.

Чтоб не мешал подол запутала узлом,
Известкой, что белила позалила весь дом.
 

На голову летит откуда-то черпак,
Теперь синяк под глазом и в горнице бардак.
 

Пока из дома и назад, туда-сюда ходила,
С ногами сору нанесла и мух понапустила.
 

И сколько б не возились, уборке нет конца,
А тут отец с сынами уже у их крыльца.
 

Кой-как все вперемешку спихали по углам,
Что в шкафчик, что за печку, а где прикрыли хлам.
 

Одевши сарафаны, кокошник водрузили,
В последнюю минуту царя к себе впустили.

Царь к Прохору заходит в его просторный дом,
Давно таких не видел неприбранных хором.
 

Сказав: “Смотреть тут нечего!” он круто развернулся,
На луже на полу неловко поскользнулся.
 

Сыны его под локти успели подхватить,
А то так можно было бы и ногу повредить.
 

Теперь отец неспешно идет к Егору дом,
Как будто из огня, да в полымя потом.
 

Матрена здесь встречает поклонами его,
И тут царя не радует буквально ничего.
 

Ступая осторожно по горницам Егора,
Он не находит слова для этого позора.

Тут муха в глаз летит, он стал махать руками,
Пыль шторок, поднимая в воздухе клубами,
 

И глубоко вздохнувши он как давай чихать,
Да из хором скорее на улицу бежать.
 

От пыли отряхаясь, он топает ногой,
Сынам своим любимым кричит от гнева злой:
 

“В домах до их уборки намного было чище,
От вас молва людская оставит пепелище.
 

Так вот, сыны родные, такими лишь бывают,
Когда отец и мать свой долг не выполняют!
 

Сидели две девицы, вздыхали у окошка,
Да за собой, похоже, не мыли даже ложку.

Считали, что уменья им вовсе не нужны,
Наверное, поэтому они теперь дружны.
 

Что с них теперь возьмешь, вот это представленье.
Как отыскать в хозяйстве “безруким” примененье!?
 

Возможно, вывод этот я предрешил заранее,
Ведь впереди их ждет другое испытание.
 

Сейчас пойдем к лягушке, не знаю, что и ждать,
Крах пережил такой, что страшно представлять”.
 

Идут на двор Ивана, заходят на крыльцо,
Тихонько двери терема толкнули за кольцо.
 

И вот они в хоромах, глядят – все изменилось,
А ведь по сути только лягушка появилась.

На окнах занавески висят все расписные,
В горшках цветочки разные, да милые такие!
 

И печка, как снег белая в искусных изразцах,
Все прибрано и чисто, и свечка в образах.
 

А тут еще пред ними богатый стол накрыт,
Он запахом нектарным к себе гостей манит.
 

На нем омлет весь в дырочках и пироги с грибами,
Блины с икрой и пышный хлеб, нарезанный ломтями.
 

Уха из жирной стерляди навару набралась,
Картошка тонкой корочкой под маслом запеклась,
 

Соленья и диковины, что будоражат вкус,
И на десерт предложен пылающий арбуз.

Лягушка разместившись у входа на окошке,
Произнесла душевно, им поклонившись в ножки:
 

“Приветствую вас, гости, да проходите в дом.
Для завтрака присядьте вы за моим столом,
 

Вкусите угощенья, что Бог дарует нам,
И опосля отправитесь вы по своим делам”.
 

Усы оправив царь, сказал: “Вот это диво,
Как нынче прибрала у Вани ты красиво,
 

А я с утра не ел и маковой росинки,
Пожалуй мне полезно испить чайку с малинкой”.
 

Хоромы оглядели расселися за стол,
При этакой-то снеди и разговор пошел.

По мере наполнения едою животов,
Характер размягчается у всяких мужиков.
 

Агафью и Матрену с весельем обсудили,
Вошли в их положение и попросту простили.
 

Царь огласил свое итоговое мненье:
“Раз руки есть у них, придет к ним и уменье”.
 

Все в праздности сидят и царь вроде расслабился,
Вдруг что-то будто вспомнил и в стеночку уставился.
 

Не то, что бы он подвигов ждал от других невесток,
Но указать планировал лягушке ее место.
 

И даже разучил слова для назиданья,
А тут одна она исполнила заданье…

К вниманию призвав, поднявши палец вверх,
Он новым состязаньем вдруг удивляет всех:
 

“Какой полезный вышел день,
Ночами думать мне не лень,
 

Я нынче часа не дремал,
Заданье снохам сочинял.
 

Так вот, что я придумал: на первую зарю,
Пускай сошьют рубаху для праздников царю”.
 

Никто не смеет спорить, все тут же спохватились,
Заданье передать домой заторопились.
 

Агафья и Матрена, услышав порученье,
В лице своем притворно изобразив смиренье,

Спросили: “Как уборку лягушка сотворила,
Как батюшке царю сем делом угодила?”
 

Сказал супруге Прохор, не лазя за словцом:
“Агаша, ты сегодня упала в грязь лицом
 

Ведь в доме нашем нынче убого и мокро,
И не узнать хоромы – утиное гнездо.
 

Да хорошо, что царь в том не узрел беды,
Не велика премудрость домашние труды.
 

А в тереме лягушки все чисто и красиво,
Она еще и вкусно нас утром накормила.
 

Егор Матрене шепчет: “Ты зря стоишь грустна,
Меня своим талантом ты просто потрясла,

Такой в дому уборки вовек мне не забыть,
Нам только мух с тобою осталось изловить.
 

Лягушка, что лягушка, там просто чистота,
Ну вкусно накормила, по мне так скукота”.
 

И по делам помчались в прекрасном настроенье,
Оставив своих жен в большом недоуменье.
 

Агафья покраснела, прям до корней волос,
И у нее как будто стал даже длиньше нос:
 

“Матрена, вот так номер, как мы не угадали,
Из-за ее коварства мы нынче проиграли.
 

Ведь я всю ночь без сна и каждый уголок,
Помыт моей рукой, да я и потолок

Весь выбелить хотела,
Да только не успела.
 

А у лягушки нашей рук, как известно, нет,
Ни че она не делала, вот и весь секрет!”
 

Горят Матрены уши и злобные слова
Вдруг в гневе произносят красивые уста:
 

“Вот хитрая какая, сидела там без дела,
А лучше нас убраться, как будто бы успела.
 

Ну ни чего, сейчас за дело мы возьмемся,
С рубашками царю на праздник разберемся!”
 

И стали размышлять, заданье не по ним,
К утру рубахи эти не сладить им самим.

Достали по скатерке, что матери расшили,
И на столе большом их пополам сложили.
 

Чтоб сделать все как надо и наверняка
С конюшни той, что рядом, позвали мужика.
 

На скатерти углем обрисовали стан,
Наметили длину и накладной карман.
 

Где голова лежала, прорезали дыру,
А на кушак спороли от шторки мишуру.
 

Восторгом наполнялись глаза от вдохновенья,
Вот умницы какие, им нет нужды в ученьях.
 

Сидели до утра, все шили хмуря бровь,
Да без сноровки пальчики поисколяли в кровь.

А между тем болтали, в прекрасном настроенье:
“Какое у лягушки-то нынче огорченье!
 

Рубаху для царя ни в жись ей не стачать,
Да это ей не в шапке сидеть и выступать!”
 

Иван за город вышел, до вечера бродил,
Никак он на вопросы ответ не находил.
 

Кто в тереме устроил порядок и уют,
И за ночь наготовил таких чудесных блюд?
 

Лишь в сумерках вернулся наш молодец домой,
Стоит перед лягушкой с понурой головой.
 

А сам глядит в окошко на розовый закат,
И ничему Иванушка в дому своем не рад.

Как только появился, она его встречает,
Приветливою речью супруга утешает:
 

– Да отчего же, милый, в твоих глазах тоска,
Большое нынче горе иль так, от пустяка?
 

А может не по нраву мои харчи тебе,
Прости, но я не знала, что ставить на столе.
 

Еще не изучила я вкусы и пристрастья
У батюшки царя, и то, что любят братья.
 

Да ладно, ничего, ведь после посиделки,
Все ясно мне, лишь глазом взглянула на тарелки.
 

– Ну что ты! И не думай! Да как это не вкусно!?
Да в жизни мы не ели стряпни такой искусной.

Печаль моя о том, что молвить нету сил,
Ведь новое заданье отец мой огласил!
 

Велел вам всем рубахи красные пошить,
На праздник, дескать, только он будет их носить.
 

И ни когда-нибудь, дней этак через шесть,
А завтра, поутру, их надобно прине?сть!
 

– Ну что ты, Ваня милый, да это ли кручина?
Нет никакой сегодня грустить тебе причины.
 

Отринь хандру и стань же лицом повеселей,
Ведь беды посерьезней бывают у людей.
 

Ну а какой же нынче был, Ванечка, денек,
А в полдень на окошке так прямо солнцепек.

Ты, милый мой дружок, спешишь все по делам,
Ах погоди немного, я ужинать подам.
 

Подумаешь! Рубаху царю к утру пошить!
Да сделаю я за ночь, раз нечего носить.
 

Ты беды мне любые, Иванушка, вещай,
Да погоди немного я подогрею чай.
 

Я вмиг тебе по полочкам заботы разложу,
А может и совет какой для дела предложу.
 

И так она его речами заболтала,
Что Ваня головою кло?нится сначала,
 

Потом уже на лавку валится ничком,
До самого утра забылся крепким сном.

А мудрая квакушка, крутнувшись на полу,
В девицу превратилась, нет краше на миру.
 

Два зеркальца берет и томно в их мерцанье
Тихонько произносит слова из заклинанья:
 

“О, образы мои, меня рукой коснитесь,
Из смутных отражений во плоти проявитесь,
 

Такие же как я, мне равные точь-в-точь,
Для воплощенья замысла в таинственную ночь”.
 

И тот же миг по горнице кружить их трое стало,
Как будто стайка птиц прелестно щебетала.
 

Всю ночь они кроили и что-то вышивали,
Тесьмой и ярким кантом работу украшали.

А утром, лишь на землю пролился солнца свет,
Рассеялся туман, а де?виц то и нет.
 

Опять она тихонько на месте крутанулась,
В зеленую лягушку обратно обернулась.
 

Ванюшу лапкой будит, как занялась заря:
Сказав: “Иди позавтракай, да следуй до царя.
 

Рубашка удалась, должна пойти к лицу,
Не складывай ее, а так неси отцу”.
 

Иван к рубашке царской не торопясь подходит,
И просто восхитительным изделие находит.
 

Она как гладь морская на солнышке сияет,
Искусная тесьма ей ворот обрамляет,

Расшита вся орнаментом из листьев и цветов,
А грудь ей украшает еще и герб царев.
 

Кушак с арабской вязью переплетают кисти,
И россыпью богатой сверкают аметисты.
 

Стоит он перед нею, и не отводит взгляд.
Воскликнул: “Не встречал я еще такой наряд!
 

Да ладно как все сделано! Ну ты мастеровая!
Ты только посмотри…, она еще двойная!
 

Мягчайшее сукно ты внутрь проложила,
Чтоб шелковая ткань царя не холодила”.
 

И вот Иван несет рубашку средь людей,
Да в жизни не видали они таких вещей.

Вокруг молва бурлит, не престаю?т дивиться,
Ведь по изделью видно и в правду мастерица.
 

Еще вчера в столице прошел слушок тайком,
Что терем у царевича был убран волшебством,
 

Еще она, как будто умеет говорить,
И даже благодетеля осмелилась учить.
 

Про Злюку и Жадюку чесали языками,
Что рук они в работе своих не утруждали,
 

Что царь в их теремах минутки не стерпел
И даже гневно топнуть ногою захотел.
 

А в это же мгновенье в распи?санной хороме,
Вердикт уже выносится Агафье и Матрене.

Царь мерит ту рубаху, что сшила Агафена,
Подол ее свисает до самого колена.
 

На вид она пожалуй уж слишком велика,
Он будто-то шут гороховый, нет только колпака.
 

Царь недостатки отмечает,
Персты на ручке загибает:
 

“Во-первых: для рубахи уж больно долговяза,
Ведь я вроде не поп и не к чему мне ряса!
 

И слишком широка, то будет во-вторых,
Суда засунуть можно наверно шестерых.
 

И в-третьих: “Ну зачем такое декольте?
Не гоже быть царю в античной наготе!

Несите вы ее отсюда поскорей
С прогулки оботрете усталых лошадей”.
 

Теперь пред ним висит творение Матрены,
Он силился понять покрой ее мудреный,
 

А начал одевать, покуда внутрь лез,
Швы с треском превращались в один большой раз-рез.
 

Персты свои берется перегибать он снова,
Считает беспристрастно и выглядит сурово:
 

“Во-первых, вам скажу, что сколько бы не жил,
Ни разу я такого изделья не носил.
 

Куда не посмотри, одни лишь рукава,
В какой из них должна пролазить голова?

И во-вторых, скажите, коль статью я не Зевс
Зачем через всю спину мне сделали разрез?!
 

И вкривь она ползет и вкось, ты посмотри!
Пожалуй для итога это и будет три.
 

Ей разве можно только крыльцо у нас помыть,
Короче уносите, чтоб мне ее не зрить!”
 

А тут Иван заходит с рубахой во дворец:
“Ты только посмотри, мой батюшка-отец!
 

Какая красота и вроде твой размер,
Давай же поскорее для нас ее примерь”.
 

Отец слегка презрело взирал вокруг на всех,
Ну не хотел, чтоб снова лягушкин был успех.

Ведь если признавать ее победу вновь,
Придется проявлять к ней милость и любовь.
 

Такое дело точно лишь рассмешит всех кур,
Для сказки это даже, пожалуй, чересчур.
 

Потом возобладало все же восхищенье,
И он не сокрывая во взгляде умиленье,
 

Одев свою обновку, стал петухом ходить,
Да трогая убранство с восторгом говорить:
 

“Вот умница сноха, вот это искроила,
Обновкою своею, так прямо покорила.
 

Носить ее я буду лишь в самый лучший день
Смотри, Иван, нечаянно рукою не задень!”

Изделию лягушки все во дворце дивятся,
Дотронуться хоть пальчиком и то ее боятся.
 

И всем занятно стало, как сей пошит наряд,
Оно ведь и понятно, что царь всех больше рад.
 

Он шутки и потешки в хоромах рассыпает,
И снох великодушно на радостях прощает.
 

И молвит: “Ах! До старости еще им жить да жить,
Научатся, поди, царю рубашки шить”.
 

Тут Прохор увлекая Егора на минутку
Слегка толкает локтем и произносит в шутку:
 

“Ну я тебе скажу квакуша и дает,
Как здорово она царю рубашки шьет.

Пойдем искать сегодня такую же на пруд,
Ведь это не лягушка, а просто изумруд”.
 

Егор в ответ за ухом почесав рукой,
С ухмылкой указал на Ваню головой:
 

“Теперь ходи болотами хоть вечером, хоть днем,
Таких, как эта больше лягушек не найдем.
 

Нас младшенький братишка давно опередил,
Последнюю искусницу с болота ухватил”.
 

Отец на трон уселся и к тишине призвал,
На все его палаты глас царский прозвучал:
 

“Теперь опять о деле, вот новое заданье,
Я сызнова хочу увидеть снох старанье,

Пускай возьмут в кладовках изюм и курагу
И завтра мне к утру спекут по пирогу”.
 

Тут все засуетились ведь ночи коротки,
А у жены любимой всего лишь две руки.
 

Вот к Прохору в хоромы пришли старши?е братья,
Нашли своих зазноб, те – примеряют платья.
 

Увидели мужей и хлопоты пустые,
Устроили нарочно, как будто занятые.
 

Егор без промедленья о деле говорит:
“Заданье нынче новое, испечь вам царь велит
 

Пирог, да чтоб к утру и, милые, смотрите,
Ни батюшку, ни нас стряпней не отравите”.

Тут Прохор кашлять стал в зажатый кулачок,
И женам по рубашкам провозгласил итог:
 

“Сегодня нас, красавицы, вы кроем удивили,
Весь царский двор рубашками своими насмешили.
 

Твою, Агафья, нужно носить порой ночной,
Вся нечисть обходить нас будет стороной,
 

Да скоморохам может понравиться она,
Ведь черту самому? покажется смешна”.
 

Егор тихонько в ушко стал говорить Матрены:
“Рубаха хороша, да мы жаль не смышлены.
 

Не знали как ее на тело одевать,
Одели на царя, не поняли как снять.

Пока мы разбирали твой хитроумный крой,
Швы на спине вдруг стали одной большой дырой.
 

Ну а лягушка что – она прям мастерица,
Вам лучше у нее рубашки шить учиться”.
 

Сказав заданье женам, все в мыслях о делах,
Помчались их покой, стеречь на рубежах.
 

Тут Злюка глаз сощурила и краской залилась:
“Да из какой же лужи она на нас взялась?
 

По-моему, мужья так наши разумеют,
Что ничего руками мы делать не умеем”.
 

Жадюка в рот конфету побольше заложила:
“Я что, даже спасибо, за труд не заслужила?

Да неужели лучше она, чем мы расшили,
Придумывают все, нас просто засудили”.
 

И сколько б ни крутили сей факт и так и сяк,
Бревна не замечали в своем глазу никак.
 

Агафья тут промолвила, поставив руки в бок:
“А как она изладит царю теперь пирог?
 

Ведь тут тебе не просто иголочкой махать,
Для пирога по более надо понимать.
 

Кулинария, милочка, ты как не погляди,
Пожалуй волшебству приходиться сродни.
 

А как спечет лягушка пирог – для нас не ясно,
Поэтому вкушать его будет опасно”.

Матрена ей в ответ: “Мне прямо интересно,
Какую дрянь с болота она положит в тесто!?
 

Как заведет малявка на хлеб свою квашню?
Да чтоб ее стащило трясиною ко дну!”
 

А сами только ели у мамок пироги,
Замешивать опару им было не с руки.
 

Но никаких сомнений в глазах наших невесток,
И вот они идут готовить свое тесто.
 

Берут рецептов книгу и по слогам читают,
Ингредиенты мерят, и в свой замес кидают.
 

Веселкой помешали, сочли, что жидковато,
Добавили муки – изюму маловато.

И стали то муки, то соли досыпать,
А если густовато водицей разбавлять.
 

И вот хлеба огромные готовятся в печи,
Да только вот внутри сырые куличи.
 

Снаружи подгорели, черны, как будто галки,
Да тяжелы, как камни и с виду словно гальки.
 

И надо же такому несчастью приключиться…,
А с новым пирогом уж некогда возиться!
 

Решили, что глазурь сокроет их огрехи,
И щедро сыплют сверху кедровые орехи.
 

Схватив пирог горячий, хватались за ушко?,
Да только это им никак не помогло.

И к вечеру на пальцах надулись волдыри,
Вот так неосторожно все ручки обожгли.
 

Конечно же девицы немного огорчились,
Что караваи их не очень получились.
 

И чтоб себе поднять хоть как-то настроенье,
Решили за лягушкой устроить наблюденье.
 

Ведь велено мужьями им у нее учиться,
Вот и пошли они на мастерство дивиться.
 

На улице уже темно,
Они стоят, глядят в окно.
 

Лягушка это поняла
И соли в миску нагребла,

Потом присыпала мукой,
Слегка побрызгала водой,
 

Не стала даже дожидаться,
Ведь тесту нужно подниматься,
 

И закрутив замес тугой,
Впихнула в печь его пятой.
 

Дивясь таким ее успехам
Невестки закатились смехом.
 

Бегут, стряпуху костеря,
С пренебрежением говоря:
 

“Ну до чего ж глупа она,
И ведь царевича жена!

Как с нами можно ей сравниться,
И что в болоте не сидится…,
 

Чем тут позориться сполна
Царевной лучше б там была!”
 

Иван пришел домой, на лавку сел в углу
И с грустью изучает дорожки на полу.
 

Не может ясный сокол промолвить даже слова,
Лягушка села рядом и утешает снова.
 

– Ну что ты, Ваня, так уныл?
Уж не какой ли зуб заныл?
 

Или не так уют устроила?
Иль чем-то батюшку расстроила?

– Прости, не оценил усердные труды,
Порядок и твои старанья у плиты.
 

И по душе пришелся твой наряд царю,
Он право восхищен им, я честно говорю!
 

Да только государь заданье вновь дает,
Понятно сам то он от них не устает.
 

Теперь велит испечь ему к утру пирог,
Прости, но отказать и в этот раз не смог.
 

Так вот сегодня ночью, искусница моя,
Опять тебя ждут хлопоты до трелей соловья.
 

– Ну как ты у меня, Ванюша, не поймешь,
Печаль из пустяков ты снова создаешь.

Гляди, как все чудесно устроилось вокруг,
И я хоть и лягушка, но самый верный друг.
 

Хорошая погода в сказочной стране,
И твой отец и братцы полюбились мне.
 

Теперь в опочивальню ты иди скорей,
Ведь всем известно утро ночи мудреней.
 

Дремота погружает Ивана в сладкий сон,
И в краешек подушки уткнулся он лицом.
 

А мудрая квакушка, крутнувшись на полу,
В девицу превратилась, нет краше на миру.
 

Два зеркальца берет и томно в их мерцанье
Тихонько произносит слова из заклинанья:

“О, образы мои, меня рукой коснитесь,
Из смутных отражений во плоти проявитесь,
 

Такие же как я, мне равные точь-в-точь,
Для воплощенья замысла в таинственную ночь”.
 

И тут у жаркой печки кружить их трое стало,
Как будто стайка птиц прелестно щебетала.
 

В ушате стали что-то девицы заводить,
Узоры разночинные на каравай лепить,
 

А утром, лишь пролился на землю первый свет,
Рассеялся туман, а девиц то и нет.
 

Опять она тихонько на месте крутанулась,
В зеленую лягушку, как раньше обернулась:

“Позавтракай, Иван, и во дворец иди,
Пирог, что испекла, ты батюшке неси”.
 

Царевич восклицает: “Невиданное диво!
И как испечь смогла его ты так красиво.
 

На нем дворец столичный и улицы рядами,
Да церкви белокаменны с златыми куполами,
 

А белая глазурь и мак перетолченый
Создали дивный город, как с мрамора точеный.
 

Еще и купола у храмов мастерски
Украсили нежнейшие миндаля лепестки.
 

– Потом сказал оторопело, –
– Да видано ль такое дело!

Чтоб хлеб пекла лягушка и всего за ночь,
Да кто вообще на свете такое мог бы смочь?!
 

Послушай, разлюбезная, давай-ка не темни,
Ну не встречал я раньше такие пироги.
 

Ну, там косички разные пускают мастерицы,
Насыпят сверху маку, ну максимум корицы.
 

А тут такой дворец и купола на храме!…
Еще я разглядел, что тут между мостами,
 

Ты пристань разместила на речке небольшую,
А я только планирую, представь себе такую.
 

Наверно прочитала мысли в голове!
Как здорово, что план мой понравится тебе!

Я про нее сегодня братьям расскажу,
А тут на каравае еще и покажу.
 

Ну все же, изумрудная, пожалуйста, скажи,
Как за ночь ты смогла испечь эти коржи?
 

Ведь здесь же у тебя ни слуг и не подруг,
А тут к утру не справились бы и три пары рук?
 

– Спасибо, что пирог, друг мой, ты оценил,
Вложила я в него немало нынче сил.
 

Не хочется тебя отказом огорчать
Ну не могу я, Ваня, всей правды рассказать,
 

И ты ее не вздумай поиски вести,
Прошу тебя о малом: немного обожди.

Доверься и умерь браваду,
Терпеньем заслужи награду.
 

Не будем тратить время зря,
Неси пирог мой до царя.
 

А в это время, вставши поутру?,
Шагают братья к царскому двору.
 

Несут творенья жен, пока дошли
От тяжести их руки затекли.
 

И вот хлеба стоят перед отцом,
Он смотрит в них со скошенным лицом.
 

Потыкал пальцем, глядя на детей,
Сказал: “И кто ж напек таких камней?

По виду их, так может нынче статься,
Что я тут без зубов могу остаться.
 

А ну-ка, дети, что вы там стоите,
Пирог супруги вашей преломите!
 

Сначала сами пробуйте вкушать,
А я покуда буду тут стоять,
 

И если все же виду вопреки,
Они будут съедобны и сладки,
 

То после вас и я рискнуть готов,
Отведать этих страшных пирогов”.
 

Сыны ломали их руками,
Пытались распилить ножами,

И только стражника топор
Наковырял какой-то вздор.
 

Потом они за ради смеху
Себе утроили потеху!
 

Жевали гарь лицо кривя,
О караваях говоря:
 

– Чтоб съесть творение жены
Тут видно жернова нужны!
 

Агафьи камень не дурен,
Он прям как надо запечен,
 

Возьму домой, чтоб похвалить,
Да солонину придавить.

– А я своей для куражу
Возьму и дело предложу.
 

Чтоб не губить хлеба в печи
Пусть сразу лепит кирпичи.
 

И царь глядя на их веселье,
К чертям шлет это угощенье.
 

А тут Иван под общий смех
Вошел и призывает всех:
 

“Смотри, мой батюшка, смотрите братавья,
Как хлеб слепила изумрудная моя,
 

На нем наш город, словно на картине,
А вот и пристань, что задумал ныне”.

Отец с сынами старшими стоят
И не отводят с каравая взгляд!
 

И царь идет смотреть со всех сторон,
Нет, красоты такой не видел он.
 

И обсудив превратности по плану,
Дает добро по пристани Ивану.
 

Потом кусочек маленький берет
И с предвкушеньем в рот себе кладет.
 

Жуя его глаза позакатил…,
Сказал: “Я чуть язык не проглотил!
 

И это однозначно самый лучший хлеб.
Вкуснее я не ел, а мне уж много лет.

Так что, Иван, жене своей передавай,
Спасибо от меня, за царский каравай!
 

Хлеба других невесток ну просто никудышни,
Им у твоей лягушки учиться бы не лишне”.
 

Пирог все стали пробовать и бурно восхищаться,
С таким-то угощением, ну как не пообщаться!
 

И пошутив немного о твердых караваях,
Агафью и Матрену без злобы укоряя,
 

Всех государь сразил веселым настроеньем
И самым благодушным к невесткам отношеньем:
 

“Ну до чего ж забавны они в их постоянстве,
В шитье, кулинарии и праздничном убранстве.

Им смелости хватает ведь на любой погром,
В запале аж наноситься здоровию урон,
 

И что же в результате от этаких трудов?…
Как говориться только большая куча дров.
 

Ну ничего, раз трудностей зазнобы не боятся
Когда-нибудь дела им все же покорятся!
 

Теперь хочу узнать как женушки-девицы,
Умеют отдыхать, плясать и веселится.
 

Коль делать больше нечего, то нынче к вечеру,
Всех ожидаю я праздничном пиру”.
 

Все выдохнули с облегченьем,
Ну наконец-то приглашенье!

И передать его приятно,
И вечер предстоит занятный.
 

Теперь старши?е братья идут к Егору в дом,
В хоромах отыскали своих любимых жен.
 

Сидят они и чинно чай швыркают с душицы,
Друг другу доверяя все сплетни, небылицы.
 

Увидели мужей, со стульев подскочили,
И головы смиренно склонили перед ними.
 

Егор на образа в углу перекрестился,
И с речью к непутевым девицам обратился:
 

“Ну что, наши супруги, вы поразили снова,
Да только не считаете, что су?ждены сурово.

Задание последнее не удалось опять,
И это риск большой, ваш каравай вкушать.
 

И как вы исхитрились напечь таких камней,
Одно недоуменье и ни каких речей.
 

Так вот смекайте, милые, как вы для нас важны,
И на какие муки мы ради вас пошли.
 

А каравай лягушки, как город смастерен,
Тут даже спорить не о чем, божественно вкусен”.
 

Жену приобнял Прохор и говорит на ушко:
“Да царь сказал, что надо вас поучить лягушке,
 

А то вы только смелые, за все дела беретесь,
А сами лишь испортите, чего рукой коснетесь.

Еще сказал, что хватит смотреть ваше уменье
И передать велел на пир вам приглашенье”.
 

Вскочив в седло, поехали делами заниматься,
Оставив их до вечера красиво наряжаться.
 

Лишь только братья вышли они давай опять,
Поставив руки в боки лягушку осуждать.
 

Агафья гневно шепчет и ищет объяснений:
“Да где понабралась она таких умений?
 

В болоте почитай и рук она не мыла,
А тут, ты посмотри, весь город удивила!”
 

Матрена со стола тарелочку схватила
И со всего размаху ее о пол разбила:

“Ну вот ведь, дрянь зеленая, она ведь специально,
Устроила нам этот позор официальный!
 

А знаешь, что людская мне донесла молва?
Лягушкины уменья идут от волшебства.
 

Сегодня на пиру мы будем наблюдать,
Коварство с волшебством сумеем разгадать”.
 

Решительно отправились себя принарядить,
Готовые соперницу при всех разоблачить.
 

Иван пришел домой и сел на табурет,
А взор отводит в сторону, уставился в буфет.
 

Лягушка, тут же рядом и заглянув в глаза,
Увидела, что мучает любимого тоска:

“Ну что опять случилось? Ты все мне расскажи.
Я что-ли не промазала у пирога коржи?
 

Иль царь какой другой изъян увидел в нем,
Иль я не отразила какой-то водоем?”
 

Иван услыша это, лягушке говорил:
– Пирог твой однозначно всех вкусом покорил,
 

Отец тебе “спасибо” со мной передает,
И вечером на праздник обоих нас зовет.
 

Так в том то и причина печали у меня,
Для всех ты лишь лягушка, чудесница моя.
 

Мои старши?е братья на пир придут с женой,
А я сидеть с тобою там буду, как изгой.

Хоть эти жены глупые, не могут ничего,
Не стоят даже ногтя на лапке твоего,
 

А все-таки там будут шутки рассыпать,
Да наши огорченья со смехом обсуждать!
 

– Ну что ты, Ваня, милый, не переживай,
Унынью своему ты воли не давай.
 

Нам дела нет с того, что где-то в стороне,
Кудахчут чьи-то куры, барахтаясь в назьме.
 

Кто завистью живет, льет воду в решето,
Пусть чаще вспоминает, про свое гнездо.
 

Ну есть у нас препятствия, их надо одолеть,
Как свечи мы пока друг друга будем греть.

Поэтому спокойно на пир сейчас езжай,
А я приеду после, ты там меня встречай.
 

Услышишь дрожь земную, скажи им не томя,
Что это подъезжает лягушечка твоя”.
 

Иван приободрился и отвечает ей:
“Ну я тогда поехал, ты приезжай скорей”.
 

Иван зашел в палаты, а там уж пир шумит,
Где за столом центральным семья его сидит.
 

Диковинные блюда на скатертях стоят,
Прислуга расставляет молочных поросят,
 

Уха из потрошков, соленья и блины,
И лебедей с десяток гостям запечены.

Отец его увидев, с ехидством говорит:
“А что твоя лягушка нам не благоволит?”
 

Иван разводит руки на царское ворчанье,
И просит извинить жену за опозданье:
 

“Приедет, но попозже, у женщин так бывает,
Ко сроку нарядиться она не успевает”.
 

Всем показался этот ответ его смешон,
Но больше всех, конечно, для братавьевых жен.
 

Уже стемнело в небе, пир весел да хорош,
Вдруг по дворцу волною идет земная дрожь
 

Иван вскочил на лавку и стал всех утешать:
“Да это изумрудная изволит подъезжать”.

Спешит навстречу к ней, выходит на крыльцо,
И радость озаряет Иванушке лицо.
 

Красавица-сударыня сама к нему идет,
С улыбкою, застенчиво руку подает.
 

Из бархата зеленого пошит ее наряд,
В нем камни самоцветные, как звездочки горят.
 

На голове коруну венчают жемчуга,
И мехом оторочены подол и рукава:
 

“Ну что ж ты, муж мой, замер иль не узнал меня,
Зови меня Елена, супруга я твоя”.
 

Иван от счастья млея за рученьки берет,
В дворцовые палаты к отцу ее ведет.

А там буквально замерли все от изумленья,
Потом слова пошли восторга и почтенья.
 

Они подходят к батюшке и кланяются в пол,
И он весь в восхищенье их усадил за стол.
 

А злобные невестки, как кобра и гюрза,
Следят за нею обе, глядя во все глаза.
 

Прекрасная Елена вино лишь отпила,
А весь остаток кубка в рукавчик залила.
 

А лебедя вкусив все косточки рукой,
Изящно поместила в рукав руки другой.
 

Агафья и Матрена внимательно следили
И эти же движенья за нею повторили.

Тут музыка прекрасная из гуслей заиграла,
И танцевать с супругом Елена пожелала.
 

Они выходят вместе, Иван ее ведет,
По кругу, как лебедушка красавица плывет.
 

Платок ее втори?т движениям руки
И изредка в такт топают у туфель каблуки.
 

Когда ж рожок пастуший в мелодию вступил,
Рукав ее расшитый вдруг озеро разлил.
 

Потом от легких взмахов ее красивых рук,
Летят к Елене лебеди и плавают вокруг.
 

Всплеснув легко платочком она кружиться стала,
И небо с облаками над гладью засияло.

Все это повторялось в воде, как отраженье,
Закончился их танец, исчезло наважденье.
 

Видением таким народ заворожен,
Нет восхищенья только у братавьевых жен.
 

И так же, как она плясать они решили,
С мужьями танцевать на людях поспешили.
 

Притопывают дроби и машут рукавом,
Но только лишь обрызгали, сидящих за столом.
 

Другой рукой махнули и вот летят в гостей
Обглоданные косточки от белых лебедей.
 

Мужья смирять их стали, приняв за озорство,
Ведь шутки и потешки уместны в торжество.

Людей они порядком смешили так резвясь,
Потом о них забыли и все пустились в пляс.
 

Тут Злюка, как змеюка Жадюке прошипела:
“Такого оскорбленья еще я не терпела,
 

Придется ей ответить и горюшка хлебнуть,
Бежим, Матрена, в терем, отыщем что-нибудь”.
 

И вот они пробрались в светелочку ее,
В ней чисто и красиво, как будто все новье.
 

Пред ними зеркала и лягушачья кожа,
Лишь только на нее у них теперь надежа.
 

Они ее схватили и ну давай тягать,
Обоим им приспичило волшебницами стать.

Никто не уступает, Жадюка напряглась,
И шкура лягушачья в руках разорвалась.
 

Нашкодили паршивки, со лба откинув кудри,
Кидают ее в печь на тлеющие угли.
 

Нагревшись, она камнем зеленым засветилась,
Искристым, изумрудным огнем воспламенилась.
 

И в это же мгновенье раздался страшный гром.
Земля вокруг трясется и молнии кругом.
 

Все ставни распахнулись от лютых сквозняков,
И бабы стали прятаться за спины мужиков.
 

Ветрило гнет деревья, ни капельки дождя.
Елена к мужу жмется, в глаза ему глядя:

“Иван, чтоб не случилось, ты лишь не унывай,
Сейчас меня послушай, и не перебивай,
 

О многом не успею поведать я тебе,
Придется подчиниться и нам своей судьбе.
 

Ведь до скончанья срока три дня лишь оставалось,
И я б с тобой во веки, родной мой, не рассталась.
 

Так вышло, что страданья несу я без вины,
Нашлись здесь видно люди, что завистью полны.
 

Ты в царстве у Кощея ищи меня теперь,
Идти тебе придется за тридевять земель…”.
 

И в воздухе растаяла, как в небе облака,
Слова ее последние, пришли издалека.

А может это лишь какой-то дивный сон,
И он в его виденья, как в явность погружен.
 

Но перед ним платочек Елены на полу,
И стало одиноко в толпе людской ему.
 

Платок он поднимает, в карман себе кладет,
Отец ему в дорогу напутствие дает:
 

“Ну что ж, сын, собирайся, така твоя судьба,
Тернистою дорогой ведет тебя стрела.
 

Никто тебе не скажет, куда теперь идти,
Лишь сердце тебя может за суженной вести”.
 

Иван собрался быстро. А где искать тот путь?
Совет не помешал бы, ну хоть какой-нибудь!

Сыскать Кощея можно, ведь он, чай, не иголка,
Да в бой вступать с бессмертным однако мало толка.
 

И вот опять блуждает в лесу дремучем он,
Надежда на ведунью, Иван к ней на поклон
 

Шагает по тропе, что только намечалась,
Потом уж наугад, ведь тропка потерялась.
 

Опять вокруг пошли корявые деревья,
То топь, то мочижины, колючки, кочки, пенья.
 

И вот уже пред ним стоит ее изба,
А в ней ждет у окна его сама Яга,
 

Сидит на солнце щурясь в узорчатом платке,
А с нею рядом ворон уселся на клюке.

Иван ей низко поклонился,
За беспокойство извинился:
 

– Прости, бабулечка Яга,
Твои нарушил берега.
 

Опять пришел тебя просить,
В моей невзгоде подсобить.
 

– С визитами ты, братец, что-то зачастил,
Ведь у людей я, вроде, давно уж не в чести.
 

Какая вновь беда? Земля полниться слухом.
Вещай все порядку и лучше в это ухо.
 

– Пропала нынче ночью в неведомы края,
Супруга изумрудная Еленушка моя.

И я к тебе пришел в надежде на совет,
Как отыскать жену или хотя бы след?
 

– Да знаю я уже про все твои дела
И даже поджидаю с самого утра.
 

Ведь чуть кого прижмет, вы прямиком ко мне,
Ко мне прям, разлюбезной бабушке Яге.
 

А если, что не так, так сразу: все она,
И вот я уже старая, противная Корга.
 

Коварство я людское совсем не выношу!
Вот потому давно я одна тут и сижу.
 

Да и тебя с Еленой разлучить смогла
Ведь это очевидно – зависть и злоба.

Поскольку любопытство это не порок,
Все про твою зазнобу узнала я, сынок.
 

Так вот: ей на беду Кощей в нее влюбился,
Едва тогда на ней насильно не женился.
 

Да у жены твоей костлявый не в почете,
За это и пришлось лягушкой быть в болоте.
 

Сама она дала ему такой зарок,
И на три года был назначен этот срок,
 

И хоть она всего три дня не дотерпела,
Придется быть его – такое нынче дело.
 

Иван на месте подскочил,
По кругу нервно заходил.

– Да что ж она там взаперти,
Где он живет? Куда идти?
 

Я за любимую жену,
На лоскуты его порву!
 

И не игрушка мой буланый меч,
Укорочу бессмертного до плеч.
 

– Скажи, зачем же, Ваня, мне
Участвовать в твоей войне.
 

Его погибель – твоя цель,
А здесь на тридевять земель
 

Один меня он видеть рад,
Он даже ближе мне, чем брат.

Ты вон пришел и удалился,
А я хочу, чтоб он явился,
 

Не как к подружке на досуге,
А как к единственной супруге.
 

Поверь мне, Ваня, и пойми,
Он сам не рад этой любви.
 

И я прошу, ты только не представляй себе,
Что силой можно зло переломить в корне?.
 

Скажу тебе поскольку уже и знать пора,
Что в мире нашем ровно и злобы, и добра,
 

Поэтому когда Кощея уничтожишь,
Другое зло лишь этим ты где-нибудь умножишь.

– Так подскажи, Яга, что нужно делать мне?
Пока что-то не вижу я выхода нигде.
 

– Давай, сейчас прям, ты да я,
Все вместе сложим козыря!
 

Ты вон к Кощею на дуэль
Готов за тридевять земель
 

Идти сражаться. Только зря
Истопчешь обувь ты блудя.
 

А я секрет могу раскрыть,
Как нам с тобою победить!
 

Ведь все его бессмертие висит на волоске,
В игле, на самом кончике, что спрятана в яйце.

А если сговоримся тогда и услужу,
Про дуб его заветный я тайну расскажу.
 

Ко мне неси, Ванюша, иглу его скорей,
Вот так он и отплатит за горести людей!
 

А заодно за все страдания мои!
И заодно уже Елены и твои.
 

Да и потом, поверь, смотреть всегда больней,
На счастье самой милой, но ставшей не твоей.
 

И хоть я и не алчна, но все ж скажу тебе,
Вообще-то ты, Иванушка, еще и должен мне!
 

– Да помню я, Яга, что пред тобой в долгу,
И рад хоть чем-то, если помочь тебе смогу.

Нет жажды у меня Кощея погубить,
Супругу лишь свою хочу освободить,
 

Согласен я на все условия твои,
Рассказывай скорее куда теперь идти.
 

– Так слушай: смерть его в игле,
А та, запрятана в яйце,
 

Яйцо то в уточке лежит,
А утка в зайчике сидит,
 

А заяц в ларчике резном,
Как раз висит на дубе том…
 

Так вот, за тридевять земель
Его ларец – он наша цель!

И кстати, сам Кощей там не был даже дня,
Живет он недалече в соседях у меня.
 

В его распоряженье есть зеркальце одно,
Что хочешь он увидит тебе через него.
 

Вот он на дуб и смотрит, и почитай весь день,
Трясется о бессмертии, уж высох, словно тень.
 

А если рядом с дубом кого-то он приметит,
Никто того беднягу уж никогда не встретит.
 

От страха он нашлет таких лихих огней…!,
Испепелит дерзнувшего, ну просто, до углей!
 

– Ну и каков же план, Яга, я не пойму?
– Ты, Ваня, к дубу поспеши, а я пойду к нему!

Сама пока не знаю, как буду отвлекать,
Ну ничего, чай не в первой туману напускать.
 

Тропиночку опять укажет мой клубок,
Иди. Он отведет тебя, мой голубок.
 

Все там же он лежит среди густых крапив,
Хватай его шустрей, он нынче суетлив.
 

– И что же он в крапиве-то бабушка валяется?
Пока его достанешь, ну весь поисколяешься!
 

Ведь не простой клубок, вон как чу?дно закручен.
Что место не нашлось? Улегся средь колючек.
 

– Ты сам, Иван, подумай, ему же тоже страшно,
В такое дело мне и то влезать опасно.

Коль все уразумел, тогда резвей шагай,
Не суетись напрасно, но все же поспешай.
 

И вот уже старушкин клубочек суетной
Царевича ведет тенистою тропой.
 

Наш молодец спешит то полем, то болотом,
То старым дивным лесом, окованным дремотой,
 

Местами, где веками всем заправляет Леший,
Вдруг слышит где-то рядом сердитый рык медвежий.
 

Подходит осторожно и видит, что ветра?
Бессмерного Кощея свалили дерева?.
 

А между ними мишка измаялся бедой,
Никак не может вылезть, прижат к земле сосной.

Он ерзает на месте, отчаянно скуля,
Без помощи мохнатый здесь пропадает зря.
 

И молодец наш Ваня проговорил ему:
“Ты потерпи немного, сейчас я помогу”.
 

Подлез под край у древа и изогнувши спину,
С трудом, но приподнял огромную лесину.
 

Лишь щелка приоткрылась и в это же мгновенье,
Мохнатый получил свое освобожденье.
 

Иван назад попятился с опаскою глядя,
А мишка в чащу леса направился рыча.
 

И дальше он бежит. Вдруг слышит на поляне,
Как рыжая лисица среди кустов в бурьяне

Так завывает жалобно, что ясно не к добру.
Ведь ураган Кощеев ей обвалил нору.
 

С сочувствием тогда промолвил ей Иван:
“Да у тебя лисятки, поди остались там?
 

Не голоси, красавица, счас ветки уберу,
Отрою я твою заветную нору”.
 

Гребет песок и корни руками и мечом,
Отодвигает камни, что тяжелы плечом.
 

И вот из под завала ползут к нему лисята,
Премилые щеночки – игривые бесята.
 

И мирная картина порадовала глаз,
Да только созерцать не время в этот раз.

Иван немедля дальше по тропочке спешит.
Вдруг видит, как огромный орел над ним кружит,
 

Прям над землею машет своими он крылами,
Кричит и что-то ищет, мечась между стволами.
 

А на земле пред Ваней один птенец в траве,
Упал от серых братьев, что на сосне в гнезде.
 

Иван сказал: “Эх ладно. Задача не трудна.
Тут благо сучковатая выросла сосна”.
 

И он его под шапку заботливо кладет,
По веткам и сучкам на дерево ползет.
 

И вот цыпленок махонький присел в гнездо к другим,
Иван бежит, торопится, орел парит над ним.

И хоть он и спешит, доверившись судьбе,
Но молвит удивленно. Кому? Да сам себе:
 

“Лес стар и полон дремы, стоит тут век от века,
Ни птица, ни зверье не знают человека
 

И страха предо мною здесь нет ни у кого,
Как это все прекрасно, как это все чудно!”
 

Тут древа расступились, открыв большой простор,
Пред ним лесное озеро, что восхищает взор.
 

Вокруг него березы, на мшистых берегах
Любуясь, отражаются в воде, как зеркалах.
 

Теперь же за клубком он прыгает по камешкам,
И вдруг он видит щуку, большую в серых пятнышках.

Лежит она на берегу и воздух ртом хватает,
И он ее поспешно на воду опускает.
 

Шепнув ей: “Не оставлю тебя на берегу,
Нет погибать нужды, коль не сварить уху”.
 

Она уже оправилась и, чувствуя свободу,
Плывет за ним вдоль берега и бьет хвостом о воду.
 

И вот клубок привел под каменный утес,
К его вершине взглядом Иванушка прирос.
 

На нем огромный дуб, а в кроне, наконец,
Он видит цель пути – искуснейший ларец.
 

Ни одного сучочка на всем его стволе,
И как же подобраться к Кощеевой игле?…

Утес он одолел, а ствол мечом рубил,
Но он железный словно, людских не хватит сил.
 

Не раз пытался Ваня на этот дуб залезть,
И из клубка какую веревочку исплесть,
 

Но не было успеха в затее никакой,
Иван присел на камень, на дуб махнув рукой.
 

Кромешное унынье его одолевает,
Вдруг видит, косолапый из леса ковыляет.
 

Медведь за ствол вцепился острющими когтями,
И вот он на верхушке уже между ветвями.
 

Рычит и все круша, свалил ларец на камни,
Тот тут же раскололся и Ванечка руками

Гребет его осколки, в них зайчика ища,
А серый тут же выпрыгнул и задал стрекоча.
 

Иван за лук хватается и целиться в него,
Да только вот ушастый уж больно далеко.
 

Он рвется в лес дремучий, в нем скрыться норовит,
Тут рыжая лисица на выручку спешит,
 

Догнав свою добычу, в момент разорвала,
И тут же утка в небо из зайчика взмыла?.
 

Она летит на озеро, бьет по воде крылом,
Орел тут с неба падает на уточку камнем.
 

Схватил когтистой лапой и сжал ее в кольцо,
И прямо с неба в озеро летит ее яйцо.

Иван опять в отчаянье, в сердцах всплеснул рукой:
Добыть яйцо со дна, надежды никакой.
 

И снова над водою, как раньше тишина,
Не мыслимая взору зияет глубина.
 

Вдруг по воде круги и что ж он видит? Щуку!
В зубах ее яйцо, он протянувши руку
 

Тихонечко берет и, воспарив душой,
Воскликнул: “Ай да, умница, в расчете мы с тобой!”
 

В обратный путь отправился он за клубком своим,
Теперь удача близко и он летит за ним.
 

Пока Иван искал заветный сундучок,
Яга пошла к Кощею, как будто на чаек.

Он в замке проживает чудесной красоты,
Но все его хоромы безжизненно пусты.
 

Не ходят к нему в гости ни други, ни враги
Прочь мухи улетели, сбежали пауки,
 

Из серебра и злата вся утварь во дворце,
Но вот не сыщешь радости в Кощеевом лице.
 

Ведь от того пустынен его прекрасный дом,
Что в злобе и интригах всех уличает он.
 

А сам своим коварством Елену заточил,
Насильно в жены взять себе ее решил.
 

И вроде цель достигнута, к усильям и хвала,
Но радость от победы недолгою была.

Сидит теперь Елена в светлице у него,
Скучает по любимому, не хочет ничего.
 

Презрительно Кощея костлявым называет,
И взгляды на бессмертье его не разделяет.
 

Одна только Яга заходит иногда,
Все двери для нее открыты хоть когда.
 

Судачить можно с нею о нечисти в округе,
Весь день чай попивая с повидлом на досуге.
 

Он в мыслях ее только случайно помянул,
И в тот же час она стучится в дверь к нему.
 

Заходит и с порога все новости вещает,
Своею болтовнею хоромы оживляет.

– Будь здрав, мой старый друг Кощей,
Не ожидал таких гостей?
 

Постой, дружок, что раскажу:
Я нынче у окна сижу,
 

Вдруг небо грозы озарили,
Хоть тучки в небе не ходили.
 

Походу взялся ты опять
На русский мир огни метать!
 

Что за война? Кого поверг?
К чему был этот фейерверк?
 

А что ты грустненький такой,
Ты нынче часом не больной?

Сидишь тут, как живой мертвец,
И, кстати, как там твой ларец?”
 

– Ты помнишь, я волшебницу Елену полюбил,
Искал ее, преследовал и, наконец, пленил?
 

Она не пожелала стать верною женой
И хитростью устроила в тот день торги со мной.
 

Сама тогда сказала, что лучше быть квакушкой,
Чем мне, царю бессмертья, милою подружкой.
 

Слова-то были сказаны обидные весьма,
И мне не покорившись ушла на пруд сама.
 

Почти уже весь срок лягушкой отсидела,
А тут ты посмотри-ка, замуж захотела!

Потом не утерпела, явилась на гулянье,
Красой своей сразив почтенное собранье,
 

Для этого и кожу лягушкину сняла,
Вот тут людская зависть как раз и помогла.
 

Спалили облаченье две де?вицы в печи,
И на дворец наслал я раскаты и смерчи?.
 

Теперь же моей крале не деться никуда,
Придется стать моею женою навсегда!
 

– Ах вот, что было ночью в небе за рекой,
И что же ты сидишь тогда такой смурной!
 

Насколько мне известно, ты этого желал,
Чего ж такой печальный и обреченный стал?

– Так вот, почти три года, мечтал я лишь о ней,
Теперь, ты посмотри, Иван ей всех милей!
 

И где она его в болоте отыскала?
Твердит, что рядом с ней стрела его упала,
 

А он за той стрелою, как будто бы пришел,
И рядом у стрелы ее одну нашел!
 

А после, их благословил, сам государь-отец,
И в тот же день они, Яга, предстали под венец.
 

Как только появилась, так заперлась в светлице,
Сидит теперь и вяжет Ивану рукавицы.
 

– Так и отправь ее к нему, зачем с такою жить,
Тоску одну в хоромах лишь будешь разводить.

Причем конца и края не будет муке той,
Ведь ты ж у нас бессмертный, миленочек ты мой.
 

– Тебя если послушать, так нужно все отдать,
И по миру с рукою, протянутой блуждать.
 

Вот именно, Яга, бессмертный я – Кощей,
И должен быть для всех отъявленный злодей.
 

И чтобы не случилось, но мой родной цинизм,
Не должен превращаться в щенячий романтизм.
 

А сам в свое зерка?ло волшебное глядит,
Яга об стол ударила клюкой и говорит.
 

– Да хватит в это зеркало тебе уже смотреть,
Никто не хочет нынче до у?глев обгореть.

Решать нужно проблемы насущные твои,
А то всего от горя затянут лишаи.
 

Давай сейчас, прям ты да я,
Все вместе сложим козыря.
 

Я научу тебя как быть,
Елену как расположить.
 

О всех причудах раскажу,
Дорогу к сердцу укажу.
 

Ты как Елена вновь попалась, посмотри,
Ведь очевидно, что ей нравятся пиры.
 

Ведь даже не смотря на страх перед тобой
Она все же явилась на этот пир честной.

Вот и устрой, Кощей, ей этот дивный пир,
Да стол накрой богатый: вино, инжир, зефир.
 

Посмотрим, кто с гостей решится не явиться
И гневного возмездья на них не убоится.
 

– В чем польза мне от пира, то разумею я,
Мне только не понятно в чем выгода твоя?
 

Пришла и тут советы бесплатно раздаешь,
Без прибыли твоей им веры ни на грош.
 

Глупец не знает разве об этакой уловке,
Задаром сыр бывает лишь только в мышеловке.
 

– Как в чем? Ведь я пиры сама не провожу,
Но с радостью большою всегда на них хожу.

Есть особи, которые с меня не сводят глаз
Годами ограненная – я стала, как алмаз.
 

И не один, Кощей, охочь ты до любви,
Как ягодка созревшая я пред тобой, смотри!
 

– Да ты скорей не ягодка, а сущая коза,
И что же ты задумала, подруга Ягоза!
 

Глаза огнем горят, вся изнутри сияешь.
И на кого-то будто все время намекаешь?
 

Да кто же твой избранник? Кому так повезет?
Кого же неминуемо такое счастье ждет!?
 

– Да подожди, милок, не торопи коней,
С сюрпризами на свете живется веселей.

Как в мудрости у нас народной говорится?
Кто слишком много знает, тому и плохо спится.
 

Давай же прям сейчас уже начнем решать,
Кого мы станем в гости на праздник приглашать.
 

Меня, сестру мою и Лешего смотри,
Я пальчики загнула и вот их сразу три.
 

Кикимору и дочь ее, конечно же, позвать,
Еще два загибаю – теперь их ровно пять.
 

Горыныч хоть один, но в счет пойдет за три,
И вот уже их восемь, Кощей, сюда смотри!
 

Еще позвать нам нужно бандита Соловья,
И не забудем, друг мой, конечно, про меня.

Ну вот я и загнула все пальчики свои,
А мы продолжим дальше, давай сюда твои.
 

– Как ты, Яга, считаешь я что-то не пойму,
Не удержать нам стольких гостей в своем уму.
 

Пока ты свои пальцы здесь важно загибала,
Себя уж почитай два раза посчитала.
 

Давай начнем уже гостей на пир писать,
Чтоб никого из них пять раз не повторять.
 

– Да, милый мой касатик, да сколько б ни жила,
И отродясь не ведала моя рука пера.
 

Ведь знанья колдовские и мудрости свои,
Бумаге, мы ведуньи, доверить не могли.

Из уст в уста веками они передавались,
И тайно только избранным девицам открывались.
 

Так что давай, не мешкая, начнем уже опять,
Гостей твоих по-старому на пальчиках считать.
 

Так пальцы загибали до вечера они,
И так могли тянуться часы и даже дни…
 

А тут Иван с клубочком внезапно прибежал
И сильно заняты?ми их в этот миг застал.
 

Сидят они и дружно сжимают кулаки
Эх жаль, что у обоих всего по две руки.
 

Иван ворвался в замок, крича: “Кощей постой!
– Подняв яйцо бессмертия, как меч над головой, –

А ну-ка, поскорее веди Елену мне,
Закончились твои бесчинства на земле!
 

А то сейчас в осколки я разобью его,
И разом оборвется бессмертие твое!”
 

Кощей весь обомлел, услыша эти речи,
Бежит за ней в светлицу, невнятное лепеча.
 

Привел ее к Ивану, Елена обмерла,
Иванушку за шею руками обвила.
 

– Сейчас же зарекайся, что ты ее забудешь,
И в жизни никогда и словом не осудишь.
 

Не станешь строить козни ты моей жене,
И не дай Бог приблизишься иль явишься во сне.

– Да что тут говорить, согласен я на все,
Ты лишь яйцо, прошу, не разбивай мое.
 

Сразил меня маневром ты этим наповал,
Живите как хотите, деянья осознал.
 

А сам тихонько к Ване он за яйцом идет,
Иван яйцо бессмертия ему не отдает,
 

И как раскаты грома летят его слова.
– Яга отныне будет владычица твоя.
 

Теперь ты, братец, будешь во власти у нее,
Посмотрим на твое счастливое житье.
 

Прочувствуешь сполна, на шкуре на своей,
Все радости супружества и пагубных страстей.

– Напрасно ты, Иван, так на меня серчаешь,
Последним на земле мерзавцем представляешь.
 

Тебя послушать если: я воплощенье зла,
Однако от меня пришли к тебе блага.
 

И мне благодаря ты прослывешь героем,
Хотя и не размялся со мною добрым боем.
 

Так вот, чтоб ты, Иван, себя смог проявить,
Пришлось кому-то здесь и лиходеем быть.
 

Яга, едва дослушав, последнее словцо,
Из рук Ванюши вырвав заветное яйцо,
 

Бьет им о стол с размаху, иголочку нашла,
До ужаса смертельного Кошея довела:

“Ну что ты, в самом деле, так побледнел лицом,
Я что, носиться буду, как курица с яйцом?
 

А так твою иголочку воткну промеж тряпья,
И ты теперя будешь беречь саму меня.
 

Пойми же, друг мой милый, я для тебя старалась,
Она бы на тебя до смерти обижалась.
 

А на меня, как суженную даже не глядел,
Как раз и наглядишься, ну что ты посерел?
 

Теперь ищи достоинства в образе моем,
С тобою я на веки и вечером, и днем.
 

А коль не по душе, какая суета,
Причудливость моя иль дерзкая черта,

То помня об иголочке, что мой наряд хранит,
Во всем старайся видеть особый колорит”.
 

Кощей с лицом несчастным бубнит подле Яги,
Невольно соглашаясь на роль ее слуги.
 

– За что судьбой отмерены мне тяжкие мытарства,
Я жертва подлой злобы и хитрого коварства.
 

Уж никому нет хода в прекрасный мой дворец.
Так нет! С Ягой общаться я начал. Вот глупец!
 

Одну только ее в подружки допустил,
Теперь и от нее нож в спину получил.
 

– Ты что, Кощей, там шепчешь, так тяжело вздыхая?
В другое ухо говори, на это я глухая.

– Да я и не перечу, Ягуля, не серчай.
Давай я подогрею для нас с тобою чай…
 

– Вот это поведенье достойно похвалы,
Побольше положи нам конфет и пастилы.
 

Сейчас опять продолжим считать своих гостей.
Ну правда же с сюрпризами живется веселей!
 

Тут Ваня засмеялся, а все за ним – до слез,
Потом уже Елена промолвила всерьез:
 

“Ну что ж, прощай, Бессмертный, и помни на века,
Что мудростью своею спасла тебя Яга.
 

Ты лучше разгляди в ней в искреннего друга,
Глядишь, так и отступит томительная скука.

Зла не держу я в сердце, меня судьба вела,
Благодаря тебе я Ванечку нашла.
 

Но кару облегчить свою уже не сможешь,
Хоть близок локоток, а вот и не изгложешь. –
 

К Ивану повернулась, – Ну что ж, идем домой,
По этому событию устроим пир горой”.
 

Яга, схватив тем времени под локоток Кощея,
Напутствие промолвила, притворно оробея:
 

“Ну что, Иван, с тобою в расчете мы сполна,
Как раз к утру управились, заря уже видна.
 

Теперь веди супругу до своего порога,
За все тебе, спасибо, и скатертью дорога!”

И вот они в палатах отцовских очутились
Пред батюшкой царем их головы склонились.
 

Он с трона подскочил и к ним бежит бегом
С волнением спешит обнять в дому родном.
 

Тут братья подошли и начинает Прохор,
А речь его повинную уж завершает Федор.
 

– Отец, тут наши жены признались нам во всем,
Что с ними будем делать, мы думаем вдвоем.
 

– Клянутся, что жалеют о том, что сотворили
И просят об одном, чтоб только их простили.
 

– Что спрашивать меня, вы сами уж с усами,
И с женами своими, уже решайте сами.

Совсем коли не любите, то прочь гоните дев,
А коль они уж по сердцу, то примирите гнев.
 

В тот вечер пир богатый в столице закатили,
И непутевых жен на радостях простили.
 

Царь поднял располнехонькую чарочку вина
И выпить мировую велел им всем до дна.
 

Прекрасна Русь и сказки, что льются не спеша,
Ведь миру открывается народная душа.
 

В них, глупость с ленью – мудрость, легко одолевает,
На зло, всегда в ответ – возмездие бывает,
 

Ошибки – покаяньем можно искупить,
А счастье – чистым сердцем и делом заслужить!

И я, уж так случилось, была на том пиру,
Все истинная правда, ни капельки не вру!